Винсент не вывез, вывези хоть ты
поток прокля́тых утр дурноты,
разбросанные по полу подсолнухи, ботинки,
воспоминания о звёздной ночи как с картинки,
все те иллюзии, что разобьются с треском
о жёсткий холст с больным автопортретом,
под беспощадным солнцем Арля, в Сен-Реми,
не сдайся, не раскисни, не умри.
А продолжай чудить и чудотворить,
распахивая настежь своё гореполе,
всем хейтерам на злобу и на зависть,
своей вселенной их сердца пронзая,
сочувствуя их глупости и злобе,
впрягаясь целиком, в то, в чём способен,
время от времени и выпивая, и дымя
под белоснежной веткой миндаля.
Твори за гранью, даже если ранен
(ведь только если ранен, ты и вправе
посеять свои дикие цветы
в эти беспомощные у́тра блевоты́),
твори, коль скоро не творить – не варик,
в своём Париже, Сен-Реми, Овере, Арле,
Винсент не вывез, вывези хоть ты
и преждевременно не дай заколотить
себя.
А как почувствуешь, что не вывозишь
свои стога, застынув на морозе
действительности, не хватай ружьё
и не стреляйся, на крайняк полуживьём
разбитым пугалом гони с полей ворон,
женись на шлюхе, прыгай на паром
и уплывай: хоть в Боринаж, хоть в Дренте,
хоть на Луну – писать со звёзд портреты.
